С пересадками до австралийской весны

Девяностые подарили миру Россию, а избранным ее жителям — весь мир вплоть до Австралии. То было блаженное время, когда комизм решительно преобладал над любыми восторгами. Осенью 1993 года совершенно добровольно и с удовольствием я сделал то, что иные совершили вынужденно, с кислой мордой и не от хорошей жизни намного позже. Сделал я следующее: ушел из политической прессы в глянцевую журналистику. Не оттого что стало что-то нельзя — просто я подумал: вот он, тупик! Дальше ехать некуда. Еще было 14 чемоданов компромата, этого до пенсии должно хватить — читай себе и перечитывай. А я не люблю, когда вся жизнь расписана наперед, когда остается одна только рутина, и потому, ухватившись за первую же возможность, бросил унылую газетную службу и принялся летать по разным экзотическим местам планеты.

Как сейчас помню: мы с фотографом Васей вынуждены были вылететь в Австралию по делу, срочно. В те далекие времена не было такой свободы передвижения, как сейчас, взял да полетел куда вздумал прямым рейсом из второго Шереметьево, — нет! Мы летели на перекладных, долго, мучительно и путано. Сперва мы добрались до Парижа… Как чисто и тепло, сухо и светло было там после московской мрачной и слякотной осени! Увы, никогда больше не побывать нам в Париже 93-го года, не вернуть того накала страстей, типа увидеть его — и умереть, он теперь просто милый европейский городок, не более…

Долго ли, коротко ли, но наконец после всех пересадок в Малайзии, Гонконге и еще какой-то далекой экзотике, после душных самолетных пьянок, когда впадаешь в тяжелое забытье среди моторного гудения, после паники в одном из аэропортов — когда мы заблудились в лабиринте чужих терминалов и орали друг друга, типа «ты, пьяный козел, потерял паспорта!» — мы оказались в чудной весенней безмятежной Аделаиде, против которой даже провинциальный Париж смотрелся психическим, малахольным мегаполисом.

Знаете ли вы австралийскую весну? О, вы не знаете украинской ночи, это уж до кучи. В ноябре она еще такая робкая, несмелая, девственная, она еще боится расстаться с зимней фригидностью Южного полушария, она бьет наповал этим несовпадением фаз с нами, северянами… Ноябрьские конопатые свежие девушки, праправнучки английских каторжников и дармовых (в пересчете на теперешние евро) ирландских проституток, обнажают белую кожу и т.д. и т.п., ну понятно. Еще понятней с работой, которую мы делали: торчали целыми днями на треке «Формулы-1», выпивая с солидными болельщиками в крытых ложах, гоняясь за гонщиками и пытаясь их разговорить и заснять. Как сейчас помню, Шумахер был тогда подающим надежды юношей и разговаривал со мной, седым иностранным репортером, весьма уважительно. Опустим тут и небольшую драму, в ходе которой 12-летняя дочка нашего квартирного хозяина (отели же были все заселены давно так, что люди спали на раскладушках под reception, и нам осталось только прибегнуть к услугам квартирного бюро) строила Васе глазки и периодически краснела, что не оставляло мне, обойденному вниманием нимфетки, ничего другого, как тупо и лицемерно взывать к моральным ценностям и козлить товарища…

В конце концов вся эта рутина подошла к концу и настал момент отлета в Москву через Сидней. В котором мы — вот тут начинается, собственно, история — решили торжественно отметить расставание с прекрасным континентом. Приблизительно по схеме «чемодан — вокзал — Баку», где последние два слова были заменены, соответственно, на «аэропорт» и «Москва». И вот мы с вышеупомянутыми чемоданами стоим на обочине, ловим, значит, такси… Останавливается «тойота», оттуда выскакивает черный австралоиндус и начинает суетливо запихивать наш багаж в — куда ж еще — багажник. Я дернулся было его остановить и прогнать: вали дальше, дождемся нормального парня… Эти секунды были полны значения и важности, как потом оказалось. Сейчас можно покопаться в них не спеша… Был бы я идейным расистом, я б вам в этом честно признался, поскольку ничего плохого в расизме, откровенно говоря, не вижу. Там было другое: парень показался мне каким-то бестолковым, что ли. Суетится, глазки бегают… Тут бы и прогнать его, подчинившись первому импульсу, — но вслед пришли и иные, второй и третий. А именно: немало я видел придурков, которые выглядели очень прилично; а еще, вы будете смеяться, цвет кожи на меня подействовал — пусть и эта, пардон, обезьяна заработает, тоже ведь человек.

Сначала все шло хорошо. Мы на этом такси у самого берега океана затарились виски и пивом, а еще в рыбной лавке взяли жаренных на гриле тигровых креветок, вареных каракатиц, копченых медуз и прочей удивительной для тогдашних москвичей закуски… После чего устроились на пляже, разложив провиант на расстеленных страницах «Сиднейской правды», и душевно, с чувством, с осознанием важности и редкости момента начали торжественный пикник. Ну а как выпил на пляже, так русскому человеку одна дорога — в воду.

По сути, когда выход только один, это одна из версий безысходности. Я вошел в весенний океан, который имел вполне летнюю черноморскую температуру, и поплыл. Возможно, это было первое в моей жизни купание в океане…

Стоял полнейший штиль, все кругом было так безмятежно и легко, легкая лирическая грусть от предстоящего — может быть, и навсегда, да, скорей всего, так оно и было, и есть — прощания с изысканным далеким континентом отвлекала от мыслей о бренном и повседневном. Я беспечно отплывал все дальше и дальше от берега, который, казалось бы, куда ж денется. Морская вода всегда кажется такой мягкой, прекрасной, трогательной в тот день, когда ты уже одной ногой в летящем на север самолете… Ее хочется запомнить надолго, как-то ею впрок насладиться, чем я и занимался, разгребая перед собой воду и сдержанно икая от неловко заглотанной порции простецкого Red Label’а. Я все-таки был несколько пьян, и в этом забытьи не сразу вспомнил про то, что времени в обрез. В какой-то момент я таки развернулся и с удивлением отметил, что берег уж как-то слишком далеко. Казалось, оплыви я еще чуть, и он скроется из глаз, пропадет из виду, — вот было бы чудное развлечение!

Страшно не было, ну почти не было. До тех пор, пока я по прошествии 10 или 20 минут не осознал, что берег не только не приближается, но даже и отдаляется. Я прибавил ходу, но это не помогло. Некая сила оттаскивала меня в открытый океан, медленно, но весьма настойчиво. Похоже, это был натуральный океанский отлив. Солнце было еще высоко, но я уже представлял себе ночь, темноту, среди которой я болтаюсь, выбиваясь из сил. Которых, в общем, и так немного было у неспортивного, пьющего пловца-любителя… Я решил выложиться и принялся грести так, что в глазах потемнело, я глотал соленую воду не обращая на нее внимания, есть проблемы поважней… Стало ясно, что шансы мои в лучшем случае 50 на 50. Надо ж быть таким идиотом, чтоб утонуть у австралийского побережья! Лучше б я ушел в бедную газету и от нее поехал в командировку в Урюпинск, плацкартом…

Мудрый познает мир не выходя со двора, а бестолковым приходится путешествовать — цитировал я кого-то из великих китайцев, сожалея, что уж не будет шанса сделаться мудрым. Прощай, родина, типа… Но вдруг берег как будто приблизился, и не на чуть, а всерьез! Стало немного веселей, я понял, что у меня контрольный пакет — 51:49, я уже так оценивал свои шансы. Короче, через непонятно сколько минут я вышел, точней, выковылял, вылез на карачках на берег, дыша быстро и хрипло, как полудохлая лошадь, и рухнул на песок.

Вася был разочарован: «А я уж думал, меня тут оставят, чтоб я ухаживал за твоей могилкой, а редакция будет это все оплачивать…» — «Не дождесся. Поднеси пивка лучше, мудила». «Чего?» — переспросил он, поскольку говорил я довольно тихо. У меня не было сил повторить, но он уж и сам догадался. Вася погрузил меня в машину, как инвалида, и я приходил в себя по пути. Странно было после предсмертного болтания в соленой безжизненной воде оказаться в сухом чистеньком буржуазном аэропорту… Я вылез из машины и шатаясь пошел к раздвижным дверям. Вася остался достать багаж. «Fuck you!» — заорал Вася за моей спиной через минуту. Он выяснял отношения с шофером, который сразу мне не понравился. Мне пришлось вернуться. Проблема была плевая: не открывался багажник. Я потребовал монтировку. И, конечно, ее не получил. Шофер рассказал нам, что его автобаза в 5 минутах езды, там у них полно отмычек для таких случаев. Он обещал обернуться мухой. Короче, Васю я отправил с ним, а сам пошел на регистрацию. Когда она через 40 минут закончилась, Вася и его новый черный друг подбежали ко мне с выпученными глазами. Они тащили 2 чемодана и 1 здоровенную сумку с аппаратурой. Все это было кинуто на весы — и тут же сброшено с них: «Рейс закрыт! Вот этот, который зарегистрировался, пусть летит. А вы, соответственно, через два дня только». Вася выглядел в тот момент ужасно. Наверно, такие лица были у Ромео с Джульеттой, когда они расставались навеки. Я решил, что его надо взбодрить, и открыл ему глаза на правду: «Ты что, Вася, с ума сошел? Это же счастье! Два дня за казенный счет болтаться по Сиднею! Не отпускай этого нашего придурка, пусть он за мучения бесплатно везет обратно тебя в город. Поселись в каком-нибудь отельчике с видом на океан… Хотя нет, ну его, этот океан! Помнишь, мы с тобой ходили на экскурсию в Кингс-Кросс (район публичных домов, обустроенный во времена вьетнамской войны, туда американские военные ездили на отдых. — Прим. ред.). Там и поселись. Славно проведешь время…»

Вася изменился в лице. Было забавно наблюдать, как отчаяние и ужас сменяются ровной скукой, после — сдержанным счастьем, а там и буйной радостью. Вася, конечно, увидел мысленным взором нас, простых людей, которые по черной жидкой грязи в ранней осенней темноте идут, матерясь, от фонаря до фонаря… Мы обнялись с Васей как братья. Более того: я оставил ему последние 200 долларов. В те времена в Сиднее на них можно было славно погулять.

В самолете я с искренним удовольствием пил за свое счастливое вызволение из морской пучины. Я думал о том, что кое-что в жизни предопределено, но все ж не с буквальной точностью. Вот было суждено случиться так, чтоб мы прилетели в Австралию вдвоем, а обратно в назначенный день улетел только один из нас. Так, видно, было записано в Книге судеб. А второй, записано, чтоб сгинул — навеки ли в морской пучине, на пару ли дней в борделях на набережной — не суть важно, это детали. Это непринципиально. Главное — отчитаться о выполнении плана.

Игорь Свинаренко